Белинский, А. И. О свадебных обычаях населения Опочецкого уезда

 

Свадебные обычаи, обряды, приметы, песни, записанные в Опочецком районе в 1924-25 гг.

 

Свадьба в деревне - большое событие. Слух о предстоящей свадьбе разносится далеко по околотку, вызывая бесконечные разговоры, сплетни, пересуды, в которых принимают участие старые и малые, богатые и бедные. Идут разговоры о женихе и невесте, вспоминается бурно про­веденная молодость жениха, его подвиги на гулянках, любовные интрижки, драки. Спорят о красоте невесты, о достоинствах ее как работни­цы, называют, кто ей был мил раньше. До мельчайших подробностей учитывается достаток просватанных. Современная свадьба в деревне в эти годы еще не утратила старорусской поэзии.

Вот из широких ворот выехали сани, запряженные небольшой, сыто накормленной лошадкой, наряженной в хорошую сбрую. В санях сидит мужчина в новом кафтане, каракулевой шапке. Для успеха дела, "чтоб не было ошибки", под пятку в правый сапог у него положен повойник ("Повойник" - матеревый колпачок, который обыкновенно носят замужние женщины в деревне), а рядом с ним женщина в хорошей нагольной шубе, повязанная больше теплым платком и опоясанная цветным поясом.

Около деревни ни души, только собаки учуяли проезжих и зали­лись звонким лаем.

-"Слышишь, сват, - сказала укутанная с головой баба, - собаки завизжали, будет удача у нас с тобой".

Наши путешественники остановились у самой большой в деревне избы. Вышедший высокий дородный крестьянин узнал приезжих, поздоровался с ними и повел гостей в избу. Там их встретила хозяйка, которая предложила гостям снять дорожные костюмы и сесть на широкую скамью недалеко от бело вымытого стола. Сваты сели, но не против порога, это значило бы обречь себя на неудачу.

Тут стали разговоры разговаривать и хлопотать о чае. В избе, кроме хозяина с хозяйкой, никого не было. Приезжие посетовали на большие морозы, на обилие снега, поговорили о налогах; оказалось, что и у хозяина, и у гостей "неуправка", что и продналог не уплачен и "штрафовку" (страховку) еще не снесли, поругали малость город, где продавать все приходится дешево, а покупать дорого, нехорошо вспомнили сельсовет и районного за то, что не выручили от нормально­го обложения, посмеялись над лесником, который ловит только тех, кто без самогонки в лес ездит и т.д. и т.п.

Тут приятно зашумел самоварчик, зазвенела чайная посуда. На столе появился белый хлеб, мёд, и речь начала принимать деловой ха­рактер. Приезжие, видимо, наклоняли разговор так, чтобы незаметно подъехать к интересовавшей их теме. Сватья похвалила белый хлеб, сват отпустил комплимент по адресу хозяина, который чисто выжал мед. Как бы невзначай вспомнили Мишку Шипулёвского, у которого "нойма" (нынче) пшеница была добрая, и меду пчелы натаскали уйму. "Только вот есть у него этого добра некому, как и у тебя, Захар Иванович. Много ль трём людям надо. А ведь Мишка ржи одной намолотил видимо-невидимо, льну продал 22 берковца (пудов), да еще нетрепакого есть, почитай, столько же. Двух боровов выкормил, каК кони ходят, четыре коровы, как лосицы. Одним словом, в большом превдовольствии живет человек. Теперь ему живи, и помирать не захошь. А семья, сам знаешь, три души. Самому с женкой намного надо, а малец у него совестливый, рахманый, добра не раскрутит, да и к мастерству большую вумственность имеет. Таперь на гармонях смотри сколько зарабатывает".

- "Что говорить, Мишка справился на моих глазах, - согласился Захар Иванович; раньше он зашибал сильно, да и дочки разоряли: кажиной по башмакам купи, трое башмаков надо, а там и платы с кистям подавай, да пальтуху черную, да звонтик... Разорение... Евоное дело теперь не што, всех рассовал, да и девки у него работящие вышли.

Одно только можно сказать - ростом маловаты, а так бабы хоть куда".

"А што я слышала, вмешалась хозяйка, - Федька (так звали Мишки­ного сына) тож зашибать стал, сказывают, самогонку гонит... Нехоро­шее это дело, нанюхается он этых паров, привыкня к ним, будя, как батька в молодости, людей потешать".

"Не-е, на батьку не похож он. Батька был головорез. Мы, девки, бывало ево во как боялись. Куды Федько до нево. Ему и неколи этым делом заниматца. Смотри, сколько гармоний нанесено, целым дням сидит за работой. А што про него говорят, так ето одни басни. Ето все Дёмкины слух распускают за то, что он ихнюю Нюшку не берё. Оны ведь засылали".

- "Чаво ж он кочевряжитца?.. Нюшка девка добрая, кровь с моло­ком, и работящая, и не вертихвостка", - заметила хозяйка и лукаво глянула на гостью.

- "Да вот поди ж ты,... к нему и от Никешкиных засылали,... чем Дашка не невеста?... А вот не хочет, говорит, что у него есть почище на примете. Только боится, чтоб камфузу не вышло,... всё кругом да около ходит, а в двери постучаться боится... Смирён сильно".

- "Будет ждать, так прозевает,... женихов тоже не занимать стать... Вон к нашему соседу что ни день сваты, только объявила Аришку невестой".

- "Слыхали мы про Аришку, да и к вам тропа большая промята, тож, должно быть, сватки набили. Ведь Дуня-невеста не хуже других...

Да куды ж она делась?"

- "И не гомони,... отбою нет, работой заниматься не дают. Да мы не спешим, аржаников (сравнительно небогатые, питающиеся ржаным хлебом) всегда вволю будет, авось апшенишники (потребляющие пшеничный хлеб, более зажитосные) навер­нутся. А дома её сейчас нет, пошла в город за обновами. Батька лен­ку продал, так вот затеяла новое платье шить, благо на машинке шить научилась," - одним духом отпалила хозяйка.

- "Да, ваша невеста хороша, и с самоваром и с машинкой, - заго­ворил сват и решительно перешел к делу, - а у нас есть жених с музы­кой, давайте свадьбу играть. Федя уж давно свёл знакомство с Дуней, женить их надо, пусть живут в радости и богатстве, будет дочка как сыр в масле кататься. Работой её не затрут, еще Марфа в силах, у Мишки тоже работа из рук не валится и мужик он добрый. Федя малец здоровый смирной. Давайте ладить свадьбу, хочется погулять, старые косточки поразмять".

Предложение показалось как будто неожиданным для хозяев, и они будто немного его испугались. Переглянувшись друг с другом, хозяева стали распространяться о молодости Дуни, о нежелании расставаться с ней, много раз усомнились в достоинствах Феди, вспомнили многих женихов Дуни, из которых некоторые были не хуже Феди, одним словом, затянули беседу до сумерек. Сваты выпили при участии Захара Ивановича и его супруги (звали её Устиньей) самоварчик, а дело все еще не было сделано.

В разгар приятных бесед пришла из города Дуня, поздоровалась с гостями (они ей были знакомы) и села поодаль от всех. Однако её сей­час же подняли, попросили гостям квасу принести. Дуня встала и мед­ленно вышла из хаты. В это время ее рассматривали: как она ходит, не кривая ли, довольно ли дородства, нет ли каких изъянов в лице и т.д. Дуню видели не раз, но сваты свое дело исполняли добросовестно.

Дуня принесла хорошего квасу, и сваты похвалили невесту. Отец поставил вопрос ребром: хочет ли Дуня замуж за Федю Шипулевского. Ждать ответа пришлось недолго, Дуню этот вопрос нисколько не смутил. Она просто и спокойно ответила, что Федя давно ей по-сердцу пришел­ся, что за него она пойдет замуж. Родители не спорили.

Сватам только то и надо было. Теперь они завели речь о приданом.

Приданое у Дуни оказалось хорошее: большой, нарядно выкрашенный сундук был полон добра, накопленного в течение нескольких лет.

Сватье особенно понравилась большая полупуховая перина.

Сват тем временем выговорил двухгодовалую нетель, жеребенка в боронку, пару овец, дроги на железном ходу и 30 пудов разного хлеба. Швейная машинка и самовар, стоявшие на окне, вошли в приданое за Дуней.

Когда все было улажено, хозяин сбегал в деревню, принес бутылку самогонки, которую сейчас же и распили. Бабы не отстали от мужиков, бодро пропустили по стаканчику и как-то веселее заговорили. Дуня сама угощала и принесла при этом сватам по дьяницам (варежкам).

Наконец, сваты перецеловались и решили, что им пора уезжать.

Федя, Мишка и Марфа были довольны сватами и по сему поводу угостили их и сами выпили "горькушки" со своего завода.

На другой день надо было ехать жениху с отцом подтвердить свое предложение.

К их приезду в доме невесты подготовились. Полы были вымыты добела. Перина и подушки были взбиты чуть не до потолка и покрыты красивыми домотканными одеялами. Начищенный самовар горделиво красо­вался на стенных полках близ стола. Хозяева и невеста были в наряде.

Вот зазвенел колокольчик, все бросились к окну и мигом отпряну­ли, чтобы приезжие не подумали, что их очень ожидали. Мишка с Федей въехали во двор, наскоро сунули лошади кошель с сеном и вошли в избу:

- "Здравствуйте вам".

- "Поди-тка".

Жених и отец быстро отвернули воротники, сняли шапки и дьяницы и поздоровались с хозяевами. Дуня подошла приветствовать гостей пос­ледней. Она, при появлении жениха, сидела на кровати и, поздоровав­шись, пошла туда же. Это хороший признак, значит сваты сделали дело крепко, невеста и её родители не передумали.

Скоро завязался оживленный разговор о предстоящей свадьбе. Дело замедлялось только тем, что поста оставалась целая неделя. Федя непрочь был принять невесту в дом и до свадьбы. Но у Дуни на этот счет был разговор с матерью, и она отказалась исполнить желание жениха.

Между тем старики назначили день свадьбы и уже выпивали за здо­ровье и счастье дорогих детей. Пока Федя с Дуней ворковали, сваты много раз перецеловались, крепко обнимались и всё продолжали угощать друг друга. Дунин отец совсем расслабел и от прилива чувств прибавил к договоренному приданому полугодовалого боровка. Федя с Дуней тоже выпили по чашечке и поцеловались, как полагается.

Во время выпивки плотно закусили. После осмотрели сватово хо­зяйство, запасы хлеба, скотину. Мишка похвалил порядок.

Неохотно расстались Федя с Дуней, когда Мишка позвал сына до­мой: "Поедем, сынок, поедем, там матка уж соскучилась по тебе. Вам бы все теперь сидеть и целоваться".

Дуня подарила Феде шарф и пояс, которые она на этот случай свя­зала. Подарок невесты лучше всяких слов говорил об окончательном ре­шении её выйти замуж.

Гости выправились с шумом, так что всю деревню подняли на ноги. Федя "развёл гармонь", и морозный воздух огласился визгливыми звука­ми "бесконечной", которая хорошо выигрывается на этом инструменте.

На улицу высыпали девки, женщины, подростки. Однако они опоздали: Мишка быстро увёз сына за околицу деревни, где тот свернул гармонь, закрылся воротником и молча продолжал путешествие.

Через несколько дней Мишка принимал у себя Захара Ивановича и Устиныо, которые приехали осматривать его хозяйство. Они хорошо зна­ли дом будущего зятя и его достаток, но таков уж этикет, "так заве­дено". Принимали их хорошо. Все им показали за исключением самогонно­го аппарата. Пока гости с хозяином производили осмотр хозяйства, Марфа накрыла стол. Накормили и напоили сватов до отвала. На дорогу дали им гостинца в подарок невесте: хороший шерстяной платок, аршин восемь шерстяной материи, большую булку из пшеничной муки своего раз­мола и суповую чашку меда. Сваты уехали довольные приемом. Подарки с жениховой стороны убеждали, что отступления быть не может.

День свадьбы быстро приближался. Дуня сшила жениху пару белья, рубашку, в которых он будет венчаться, и пару белых перчаток. Её часто навещали подруги.

В канун венца девушки вызвали её погулять. Взявшись под руки, во всю ширину улицы, прошли они с одного конца деревни до другого. Мороз мешал петь песни, и девушки скоро убрались в избу, где испол­нили свой долг перед невестой, справили "наделки".

Изба       на         этот случай    была увешана чистыми "утиральниками"        (поло­тенцами),        перед образами, тоже затянутыми полотенцами,                                                                               были                      зажжены

Перед образами, тоже затянутыми полотенцами, были зажжены восковые свечи. Девушки и молодухи, Дунины подруги, наделили невесту деньгами, платками, ситцем на рубашку, сели за стол и запели:

"Все ли мои сестрицы пособралися,

Все ли голубки послеталися?

Сядемте, сестрицы, на белы брусавы лавочки,

И спрошу я вас,        горюша-молодёшенька:

Спалось ли вам в тёмну ночушку?

А мне, молодёшеньке, не спалося.

Немножко я уснула, много мне сгрезилося:

Прилетели ко мне две пташечки маленькие,

Садились они на моё крутое изголовьице,

Приносили они мне вестушку нерадостну,

,.

Бывать моей головке полоненою,

Русой косе раздвоённою".

Затем запела Дуня:

"Спасибо, мой кормилец-батюшка,

Что собрал ты мне пир-беседушку

 Покрасоваться красной девушкой

В своих приближних соседушках,

Со своими сестрицами, милыми подружками".

Кончив песню, невеста встала, за ней поднялись подруги и пошли на улицу, где Дуня не пропела, а скорее проголосила (и подруги ей в этом помогли) такую песенку:

"Мои приближние соседушки,

Приоткройте свои красные окошечки:

Хорошо ли я красуюсь со своими сестрицами,

Милыми подружками по своей широкой улушке

 У свово кормильца-батюшки?

Пойдемте, сестрицы, потихошенько,

Кладите следочки частешенько,

Я буду поливать, горюша, горячими слезами,

А прикрывать злой кручинушкой".

Впереди гуляющих шли два мужчины: Дунины двоюродный брат и дядя с решетками на голове, покрытыми большими шелковыми платками, так что лица не было видно. Время от времени они останавливались и кла­нялись девушкам, на что те отвечали, тоже поклонами. Прогулявшись несколько раз по улице, пошли в избу. На крыльце невеста запела (подруги помогли):

"Не шатитеся, не гиблитеся, сени новые,

Не шатитеся, не гиблитеся, сени дубовые,

Не княгиня здесь идет и не боярыня с горячими слезами,

Отопри-тка мне, родная матушка,

Не зноби ты меня, горемычницу,

АК, назноблюся я, горемычницу,

В чужих людушках".

Мать открыла дверь, обе они бросились в объятья друг другу и горячо заплакали. Мать причитала:

"Не спеши, моя родимая ластушка,

В чужие добрые людушки:

В чужих добрых людушках

Много увидишь великого горюшка,

Моя сизая заго^ошка,                                                  jccZcrct«.ж.

В чужих добрых людушках надо жить умнешенько,

Надо работать работушку тяжелешеньку,

Ручки не складывать, надо терпеть великое горюшко,

Никому не сказывать".

Причитания матери еще не кончились, как девушки дружно подхва­тили заунывную песню, посадили Дуню на скамейку у окна и начали рас­плетать косы и завивать ленты. Они пели:

"Кормилец мой, родный батюшка,

Возьми меня за буйну головушку,

Прижми меня к ретивому сердечушку,

Спроси у меня горюши-сиротинушки,

Отчего у меня голова разболелася,

И ретиво сердечушко распалилося.

Расшатитеся, мои приближние соседушки

И сестрицы-милы подружки,

Не втуляется (скрывается, прячется) ль моя сударынька-мамынька,

Не сидит ли она где в темном уголишке

 От меня горюши-сиротинушки.

Спасибо тебе кормилец-батюшка,

Что собрал мне эту пир-беседушку,

Сестриц-милых подружек,

Наставил столы дубовые,

Настлал скатерти кленовые,

Наставил напитки пьяные и яства сахарные,

Накормил ты, напоил меня, горюшу-сиротинушку

 И моих милых подружек.

Немного мне красоваться красной девушкой

С сестрицам(и) милым(и) подружкам(и),

Сегодняшний денёк до вечера,

А завтрашний денёк только до обеденки, -

Бывать моей головушке полонённой,

Русой косе раздвоённой".

Наконец, невеста поцеловала своих подруг, поблагодарила их за девичник и пригласила на свадьбу.

Так кончился последний праздник молодости. Так Дуня "разнесла красоту".

Когда вечером невеста пошла в баню, к ней туда приходили девуш­ки попить квасу, принесенного на этот случай в ведре. Посетительницы крепко верили, что соблюдение такого обычая поможет им скоро выйти замуж.

В день свадьбы девушки ранним утром пришли помочь Дуне "обря­диться" под венец. Её одели в розовое платье, к волосам прикололи цветы и фату, на ноги одели новые башмаки, на руки - белые перчатки. Во время одеванья Дуня сидела на квашне, чтобы жилось ей богато, в башмаки насовали денег и зёрен, чтобы жилось счастливо. Затем она перешла к столу, села на шубу, чтобы деньги не переводились. Тут её наделили, кто чем мог. Наконец, все собравшиеся сели на скамьи перед образами в ожидании жениха.

Между тем жених уже спешил к невесте. Лишь только под окнами зазвенели бубенчики, все дружно встали помолились, и началось проща­ние. Дуня, по обычаю, "сдала красу" своей сестре, причем она пропела:

"Сестрица моя, сизая загоюшка,

Носи ты мою красу девичью не по гуляночкам,

А по годовым праздникам и ходи к обеденне

И становись на правую сторонушку.

Буду я тебя просить, низко кланяться,

Сизая загоюшка, что не носи ты мою красу по гуляночкам:

 А носи по годовым праздничкам".

(При этом невеста передала сестре шелковый шарф).

Поезжане подошли к подружкам, которые сидели у стола, и стали бросать в них горохом. Прогнанные от стола подружки в свою очередь начали "стебать" горохом по поезжанам. Завязалась настоящая драка. Горох так и трещал, ударяясь о стены, окна, о пол избы.

"Не отдадим невесты", - заявили подружки.

- "А мы ее выкупим", - ответили поезжане.

- "Где вам ее выкупить, наша невеста дорога, одна бровь сто рублев, а коса стоит тысячу".

- "Хватит у нас выкупить вашу невесту, мы богаты, не запугаете", - возразили поезжане и поставили на стол бутылку с водкой, положили булку, баранки и деньги.

Увидав бумажный денежный знак, подружка сфукнула его и закрича­ла: "Што тряпьем настилаете? Верно, побирались где, не надо нам тряпья, давайте серебро".

Поезжане положили несколько серебряных монет и думали идти, как вдруг двоюродный брат Дунин, взяв лучину и водя ею по рукаву, закри­чал: "Косу отхвачу!" Женихов дядя, спасая косу невесты, попросил не резать косу, говоря: "Погоди, не режь, у нас хватит косу выкупить", и дал невестиному брату денег.

Рассчитавшись с боярками и братом невесты, поезжане закричали, обращаясь к бояркам: "Коз пасти, коз пасти!" и начали снова забрасы­вать их горохом.

Выйдя из-за стола на середину избы, боярки запели песню:

"Ясный сокол, не летай высоко,

Не летай высоко, не машай широко,

Не машай широко, не бери рука в руку,

Не сжимай перстов, не ломай перстнёв,

Не ты мне купил, не ты вызолотил,

Мне батюшка купил, а братец вызолотил".

Окончив песню, боярки вышли в другую избу, где поделили между собою поровну водку (тут же и выпили), деньги, булки и прочее, что получили за свой труд. Винцо подняло настроение, придало бодрости, и подружки открыли пляски. К ним присоединились парни. Началось веселье хоть куда, посыпались шутки, остроты.

Тем временем для поезжан был устроен "стол", там выпивали и за­кусывали, пили чай. Впрочем, сидели недолго. Время было ехать под ве­нец. Одев шапки, кто козырьком вперед, кто на бок, кто назад, поезжа­не стали выбираться на улицу.

Для молодых была подана хорошая соседская лошадь со вплетенными в гриву и хвост лентами. Дуга была завита разноцветными тряпочками.

На шею лошади были одеты шарки. Большая подушка, положенная для си­денья, была покрыта пестрым, очень красивым покрывалом, которое низко свесилось с подушки.

 

Как только невеста показалась на крыльце, гармонист "развёл гармонь", а боярки запели:

"Что это комоны, что это добрые,

Что же эти комоны стоят, повесивши головы?

Не едят же гомоны, не едят же добрые

 Ни сена зелёного, ни овса ядреного.

Верно, слышат комоны, верно, слышат добрые

Дорожку дальнюю, повозку тяжелую Дунину",

Когда все расселись по возкам, девушки запели:

"Над рекой стоит калина,

По другой стороне - малина,

Стой, калинушка, не шатайся,

Стой, малинушка, не осыпайся,

Красна девушка, не сумляйся,

Не сумляйся, снаряжайся,

Надевай-ка, девка, шубу,

Шубу, шубу со кафтаном,

Ты садись-ка, девка, в сани,

Ты поедем, девка, с нами".

Наконец, поезд тронулся. Федя обнял Дуню, повернувшись к ней в полоборота. Быстро помчался рысак, унося Дуню из родного гнезда. Следом едва поспевали еще 14-15 возков, в которых сидели родные и соседи невесты и жениха, приглашенные на свадьбу. (Родители жениха и невесты в церковь не ездили).

Односельчане, столпившиеся у ворот посмотреть на молодых, бро­сили вслед уезжавшим целый ворох щепок, чтобы свадьбы в деревне были почаще.

Звон бубенчиков, хорошая упряжь, пестрота лент, быстрота езды, праздничные костюмы поезжан делали свадебный поезд нарядным.

Впереди ехали венчальные отец с матерью, которые везли образа и хлеб с солью, затем шла лошадь с какими-то девицами, потом лошадь жениха с невестой и т.д. Гармонист всю дорогу до церкви "резал" на гармони, не опасаясь отморозить пальцы. Были уже и пьяненькие, кото­рые изредка издавали какие-то возгласы или затягивали песню, но ско­ро сбивались и начинали громкий, бестолковый разговор с соседями по возку.

Лихо подкатил свадебный поезд к церковной сторожке. Свадёбники вышли из саней, крепко выругались на мороз, закурили и стали ждать, когда пригласят в церковь, стараясь борьбой и колотушками отогреться.

Федя с Дуней сидели в санях, склонившись друг к другу, и вели какой-то разговор. К свадебникам скоро примешалась большая толпа любопытных, обступивших тесным кольцом жениха с невестой.

Вся эта толпа хлынула в церковь, когда сказали, что молодых уже ждут. Переступив церковный порог, Дуня быстро обвела глазами все иконы, жених не успел и слова сказать. Такое проворство сулило моло­дым весёлую жизнь. В начале венчания Федя взял Дуню за руку, в кото­рой она держала край фаты. Им говорили, что так надо сделать, чтобы жить богато. Когда подостлали подножки, аршина 1,5 коленкора, Дуня быстро шагнула и улыбнулась, она первая стала на подножку и, значит, будет главенствовать в доме. Зато, когда зажгли венчальные свечи, Федя поднял свою свечку выше Дуниной, стараясь вернуть себе потерян­ное главенство, но его свеча горела быстрее, и все решили, что не жилец он на этом свете, быть Дуне вдовой.

По окончании венца все присутствующие в церкви с шумом поспеши­ли к лошадям, быстро расселись и направились к дому жениха. Лошадей гнали в галоп, перегоняя друг друга, кричали, пели, "резали в гар­монь".

Молодая долго молчала, боясь заговорить первой, так как такая оплошность грозила ей подчиненным положением. Зато, когда Федя заго­ворил, она прорвалась целым потоком любовных излияний.

Во время дороги Дуня ни разу не оглянулась назад, потому что знала, что оглядывание назад сулило несчастье.

Между тем передний возок остановился, а за ним стал и весь поезд. Что такое? Оказывается, у деревни устроили заставу ("залом"), требуют выкуп, поезжане торгуются, а в это время девушки запели: "Соколы вы, соколы, соколы вы ясные,

Соколы вы ясные, молодцы прекрасные.

Далеко ль вы летали, да кого ж вы видели?

Мы видеть не видели, только слышать слышали.

Серу утку на море, селезня у терема

Мы поймать не поймали, только крылья оборвали.

Приучили утку серую ко серым гусям.

Стали гуси серые утку серую клевать,

А она и говорит:

Вы не клюйте меня, гуси серые,

Не сама я к вам утка серая пристала,

Занесли меня ветры буйные,

Кони добрые друга милого".

Выкуп дали хороший: несколько бутылок самогонки, две бутылки спирту, баранков, пряников. Заставу разобрали.

 

Вот молодые подкатили к крыльцу. Их встретили отец и мать жени­ха с иконой, с хлебом и солью, осыпали ячменем, чтобы жили они счастливо.

Свекровь в шубе шерстью вверх сыплет ячменём, чтобы молодые жили хорошо и уважали свекровь. На крыльце постлана шуба шерстью вверх. Пройдя по ней, молодые будут слушаться родителей. Они знают, зачем шубка на крыльце, и говорят: "Будем покорны". А в это время девушки запели: "Ты поди-тка, кохонка,

Ты поди-тка, неженка,

У нас про эту кохонку,

У нас про эту неженку

 Есть жеренки тяжкие,

Крыльца высокие, вёдра тяжелые".

Крестный Федин отец повел молодых в передний угол, а потом к столу.

В это время на улице произошло движение, приехали "кашники" - отец и мать невесты с её родственниками. Они привезли приданое не­весты. Сундук был покрыт домотканным ковром и крепко привязан верёвками к розвальням, а перина лежала в передней части саней (" в головках"), открытая для любопытного глаза. Кашники долго копались около воза, натужились, делая вид, что не поднять сундука. Наконец, потребовали выкуп за приданое. Им дали "промочить горло", и работа стало спориться: сундук и перину сняли с саней. Отдельно понесли швейную машинку и самовар. В сенях сундук опять застрял. Через порог тоже было трудно тащить. На каждой остановке пришлось давать выкуп. Приданое пробовали взять силой родственники жениха. Это не удалось. Еще и еще раз "промачивали горло". Наконец, сундук, перина и прочее торжественно были водворены на свое место.

Теперь только обратили внимание на молодых, которых посадили за стол и стали поздравлять. К невесте подошла её крестная и стала убирать голову. Затем она взяла в одну руку косу, в другую нож и грозно заявила: "Сват, нож точу, косу отхвачу, денег дашь - косу отпущу". Ей заплатили. Тогда, положив нож в сторону, крестная стала заплетать Дуне косы несколько по-другому, чем под венец и, наконец, нарядила ее молодицей, подвязала повойник.

Крестный отец и вся родня стали подходить к молодым и поздравлять их с законным браком. Выпивали и кричали "горько", а Федя с Дуней целовались. Некоторые гости тоже между собой целовались и крича ли: "Ох, горько". И молодые должны были опять целоваться. Кое-кто и поздравителей выплёскивали остатки вина к потолку, чтоб молодые жил весело, прыгали.

Затем начался пир горой. Наварено, нажарено, напарено было вволю, самогонки подавали, хоть поливайся. Говорили, что для свадебных угощений, которые продолжались несколько дней, были освежованы - годовалый бычок, баран, боровок пуда на 3, выпили ведра три самогонки, почетным гостям подавали "спиртовку". В заключение появился на столе горшок с кашей. Никто из присутствующих каши не ел. Все воткнули в кашу свои ложки, накрыли по ним шерстяной материей (иногда накрывали ситцем) и закричали: "Кашу кроем, рубите стенку, некуда растя­нуть нам своё добро". На кашу набросали денег, чтобы притиснуть материю, причем приговаривали: "Кашу притиснуть, кашу притиснуть".

По окончании обеда свекровь взяла материю себе, молодых отвела за занавеску, кашники, все гости встали из-за стола. Публика зашуме ла, Парни открыли гулянку. Долго и лихо разделывали немудреные танцы (лентяя, кадриль, "на пару" и др.) под аккомпанементы гармошки, сильно налегая на каблуки. Гулы шли по всей деревне. Невеста наградила гармониста поясом, танцоров наделила гостинцами. Понемногу пожилые и очень охмелевшие оставили "танцевальный зал" и перебрались в другую избу, где была настлана на полу покрытая половиками солома. Улегшись, кто в чем пришел, гости быстро уснули.

Молодые остались вдвоём. Молодуха подошла к кровати, перевернула несколько раз подушку и сказала: "Мне так же вертеть своим Федей, как я верчу подушкой".

На другой день молодые были разбужены стуком, сопровождавшимся треском битой посуды. Это гости разбили о дверь глиняный горшок, в который была насыпана крупа и положены мелкие деньги. Дуня встала и как полагается, подобрала деньги, а черепки и крупу пыталась подмес­ти. Но родственники с мужниной стороны стали молодухе "рожки сбивать»: Вооружившись вениками, стали мести сор к переднему углу. Дуня дала гостинцы, и сор отмели к порогу.

Потом схватили Федю и хотели посадить в лохань, а другие тянули его в печку. Дуня упросила отпустить мужа: "Бросьте его, вот вам выкуп". Получив подарки, гости расселись на полу и начали "зыбку" (колыбельку) плести". Молодуха снова дала выкуп.

Наконец, поставили два стола, покрыли салфеткой и сели за них. Молодые обносили гостей водкой. Невеста на тарелочке несла две рюмки, а жених из бутылки подливал в них водки. Рядом с молодыми ила родственница с решетом, в котором лежали подарки. Дяде жениха, свёкру и зятю Дуня подарила дьяницы, а тетке, свекрови, золовке "рукава" (ситцу на рубаху). За подарки одаренные на тарелку положили деньги.

Через несколько дней были отпразднованы "отводины". Дунин отец пригласил молодых в гости. Вместе с ними ездила свекровь. Пробыли в гостях трое суток. Наделив родных жены подарками, молодые уехали домой.

Так кончилась свадьба Феди Шипулёвского. Теперь молодые, несмотря на некоторые дурные приметы, живут-поживают, добра наживают и вам того ж желают

А.Белинский

 

Материал собран при участии учеников и учениц Герценовской средней школы в городе Опочке Псковской области. Наиболее активными из учениц были: Шпынёва Валентина (Полянская волость), Алексеева Мария (Еженская вол.), Елисеевы Фаина и Нина (Первомайская вол.). Значительная часть примет, поверий, песен сообщена крестьянами д.Кирово (Опочецкой вол.) Николаем Ивановым, Февронией Ивановой , Ксенией Петровой.